1912
<1>
Ветер с высоких дерев срывает желтые листья.
Лесбия, посмотри: фиговых сколько листов!
<2>
Катится по небу Феб в своей золотой колеснице -
Завтра тем же путем он возвратится назад.
<3>
- Лесбия, где ты была? - Я лежала в объятьях Морфея.
- Женщина, ты солгала: в них я покоился сам!
<4>
Буйных гостей голоса покрывают шумящие краны:
Ванну, хозяин, прими - но принимай и гостей!
<5>
"Милая!" - тысячу раз твердит нескромный любовник.
В тысячу первый он - "милая" скажет опять!
<1910-е>
Слышен свист и вой локомобилей -
Дверь лингвиста войлоком обили.
Кушает сено корова,
А герцогиня желе,
И в половине второго
Граф ошалел в шале.
1913 (?)
В девятьсот двенадцатом, как яблоко румян,
Был канонизирован святой Мустамиан.
И к неувядаемым блаженствам приобщен
Тот, кто от чудовищных родителей рожден,
Серебро закладывал, одежды продавал,
Тысячу динариев менялам задолжал.
Гонят люди палками того, кто наг и нищ,
Охраняют граждане добро своих жилищ.
И однажды, и'дучи ко святым местам,-
Слышит он: "О Мандельштам,- глянь-ка - ландыш там!"
<Конец 1913>
Не унывай,
садись в трамвай,
Такой пустой,
Такой восьмой...
1913 (1915?)
<Н. Недоброво>
Что здесь скрипением несносным
Коснулось слуха моего?
Сюда пришел Недоброво -
Несдобровать мохнатым соснам.
<1913-1914?>
Вуайажор арбуз украл
Из сундука тамбур-мажора.
- Обжора! - закричал капрал.-
Ужо расправа будет скоро.
1915
Свежо раскинулась сирень,
Ужо распустятся левкои,
Обжора-жук ползет на пень,
И Жора мат получит вскоре.
1915
Автоматичен, вежлив и суров,
На рубеже двух славных поколений,
Забыл о бесхарактерном Верлэне
И Теофиля принял в сонм богов...
И твой картонный профиль, Гумилев,
Как вырезанный для китайской тени.
..................................
1915
Мне скучно здесь, мне скучно здесь,
Среди чужих армян.
Пойдем домой, пойдем домой,-
Нас дома ждет Эдем.
1916
Барон Эмиль хватает нож.
Барон Эмиль бежит к портрету...
Барон Эмиль, куда идешь?
Барон Эмиль, портрета нету!
<1915-1916>
Испанец собирается порой
На похороны тетки в Сарагосу,
Но все же он не опускает носу
Пред теткой бездыханной, дорогой.
Он выкурит в Севилье пахитосу
И быстро возвращается домой.
Любовника с испанкой молодой
Он застает и хвать ее за косу!
Он говорит: не ездил я порой
На похороны тетки в Сарагосу,
Я тетки не имею никакой.
Я выкурил в Севилье пахитосу.
И вот я здесь, клянусь в том бородой,
Билибердосою и Бомбардосой!
<1917 (1918?)>
Почему ты все дуешь в трубу, молодой человек?
Полежал бы ты лучше в гробу, молодой человек.
1920
Я вскормлен молоком классической Паллады,
И кроме молока мне ничего не надо.
Зима 1920 - 1921
<Н. Оцупу>
Полковнику Белавенцу
Каждый дал по яйцу.
Полковник Белавенец
Съел много яец.
Пожалейте Белавенца,
Умеревшего от яйца.
Конец 1920
Если грустишь, что тебе задолжал я одиннадцать тысяч,
Помни, что двадцать одну мог я тебе задолжать.
Зима 1920 - 1921
<1>
М. Лозинскому
Сын Леонида был скуп, и кратеры берег он ревниво,
Редко он другу струил пенное в чаши вино.
Так он любил говорить, возлежа за трапезой с пришельцем:
- Скифам любезно вино,- мне же любезны друзья.
<2>
М. Лозинскому
Сын Леонида был скуп, и когда он с гостем прощался,
Редко он гостю совал в руку полтинник иль рубль;
Если же скромен был гость и просил лишь тридцать копеек,
Сын Леонида ему тотчас, ликуя, вручал.
<3>
В. Шилейко
- Смертный, откуда идешь? - Я был в гостях у Шилейко.
Дивно живет человек, смотришь - не веришь очам:
В креслах глубоких сидит, за обедом кушает гуся.
Кнопки коснется рукой - сам зажигается свет.
- Если такие живут на Четвертой Рождественской люди,
Путник, скажи мне, прошу,- как же живут на Восьмой?